ЭПИЗОД 1. ПРИЁМНЫЙ ПОКОЙ.
"Красавица, хочешь конфетку?" - слащавая тётка совала мне прямо в нос рубинового петушка на палочке, завёрнутого в хрустящий целлофан. - " Какая у вас внучка хорошенькая! Это свои такие кудряшки, или вы их завиваете?"
Переполненный автобус медленно полз в гору. В июле у нас на Кавказе холодно не бывает, а сегодня и подавно - асфальт просто плавился. Поэтому хотелось газировки, кваса, мороженого, в заснеженные горы, на тенистую лесную полянку, наконец; только уж никак не липкого приторного петушка! Но я знал по опыту, что такая не отвяжется, поэтому сказал "Спасибо!" и взял угощение. Неужели не видно, что я мальчишка? Правда, к своим семи годам я уже привык к подобным недоразумениям и даже особо не обижался. Дело в том, что у меня была смазливая мордашка, большие карие глаза с длинными ресницами и вьющиеся от природы тёмно-каштановые волосы.
Бабушка меня никогда не стригла - мои кудряшки напоминали ей её любимую дочь - мою маму. В парикмахерскую меня обычно водил отец, но он приезжал лишь один раз в год - в отпуск. Волосы в то время у меня росли удивительно быстро и густо, так что можете себе представить, во что превращалась моя голова через год после стрижки. Мне-то казалось, что я похож на маленького Володю Ульянова с октябрятской звёздочки (все ли ещё помнят, что это такое?) Но в те уже далёкие шестидесятые годы и мужчины и мальчишки стриглись коротко, и многие знакомые дразнили меня Светочкой. Ну и почему? Светочка же должна быть светлой, блондинкой значит, а я-то совсем наоборот!
Мои родители ещё до того, как я родился, уехали на Север - отец говорил "за запахом тайги", а злющая Фёдоровна, наша соседка, ворчала, что "за длинным рублём" (да врёт она всё - деньги папа привозил всегда самые обычные, сам сравнивал - никакие и не длинные) . Меня в полугодовалом возрасте "подкинули" бабушке, с тех пор я у неё и жил. По дороге с Севера меня сильно простудили, и привезли уже с воспалением лёгких. Несмотря на лечебный кавказский климат, болел я тяжело и долго, но не успел толком выздороветь, как начались бесконечные ангины. Моё детство прошло в страданиях и медицинских процедурах, почти всегда было мучительно больно глотать, периодически меня лихорадило, а к семи годам температура вообще перестала опускаться ниже 38.
В конце концов бабушке удалось записать меня на консультацию к знаменитому в наших краях профессору, и тот сказал, что "Поскольку окончания воспалительного процесса в обозримом будущем не предвидится, то операцию оттягивать больше нельзя, и миндалины следует немедленно удалить". (Миндалины - это гланды, зачем только люди разные названия придумывают для одних и тех же вещей?) Тем более, что в ноябре мне будет уже восемь лет, и надо идти в школу, куда же дальше-то тянуть? Ребята из нашего двора лишь на какой-то месяц-полтора постарше меня уже давно учились в школе, а ведь многие из них были и ниже, и легче, и даже слабее, чем я!
Очередь в больницу подошла в середине июля, в самое пекло. И вот в назначенный день мы с бабушкой подъезжали к комплексу больничных зданий. Больница располагалась почти за городом, на склоне горы и примыкала к лесному массиву. Мы подошли к низенькому зданию, на котором я успел прочитать облезшую вывеску "Приёмный покой" (вот чего-чего, а уж покоя там точно не было, суета стояла страшная) и сунулись-было прямо в широко открытую дверь, но оказалось, что это мужское отделение, а женщины и дети - направо. Я-то, конечно, мужчина, но в этот раз в женско-детском отделении мне показалось куда более "в своей тарелке" - уж очень незнакомыми были и запахи, и вся обстановка у мужчин.
Больница считалась центральной, людей было много, и все какие-то грустные и растерянные. Истошно кричал грудной младенец, ему вторила противным голосом уже довольно большая девчонка: "Мамуля, жарко - пойдём домой, ну пойдём!". Хорошо, хоть мух было мало - не люблю я их, уж лучше пусть комар укусит, чем терпеть противное мушиное жужжание и отваратительное ползание по потному телу! .
Не считая частых визитов в поликлинику, это был мой первый большой "выход в люди". С тех пор, как меня привезли родители, я не провёл ни одной ночи вне бабушкиного дома. Когда я узнал о том, что меня положат в больницу, то конечно-же разволновался - даже, простите, какать больше не мог - это была моя стандартная реакция на что-то необычное. Ведь предстояло довольно большое приключение, страшноватое и манящее одновременно.
Изрядно намаявшись в очереди, в конце концов мы с бабушкой зашли в кабинет, где приветливая медсестра быстро заполнила какие-то бумажки, и отвела нас в довольно просторную комнату, посередине которой стояли аж три ванны, отгороженные друг от друга клеёнчатыми занавесками. Вдоль стены стояла длинная широкая лавка, на ней с краю сидела неодетая седая бабулька, а женщина помоложе вытирала её полотенцем. Толстая злая тётка в грязноватом белом халате, мывшая одну из ванн, повернулась к нам и сказала: "Мамаша, раздевайте ребёнка!" Бабушка обиделась: "Какая же я мамаша, я бабушка!", а я подумал: "Какой же я ребёнок? Наташка всего на два месяца старше меня, а уже первый класс окончила!" Тётка ответила: "Тем лучше - вот, в среднюю и сажайте!" Бабушка всё ещё пробовала возразить: "А может, не надо его сейчас купать? Вы посмотрите, какой он у меня чистенький! А у вас тут сквозняки! Простудите ещё дитё - больница, тоже мне!" Тётка сурово посмотрела на бабушку: "Сами простудим, сами и вылечим! Порядок, гражданка, для всех один! Трусишки тоже сымайте - прыгай сюда, малец! Которы вещи в палату - вот сюды, на стол вылаживайте, а я проверять буду! И швыдчей, швыдчей - народу дуже багато!"
Бабушка стушевалась, стала ставить на стол какие-то баночки, пакетики, положила мою любимую книжку с картинками "Приключения Чиполлино" и ещё что-то, что тётка с возмущением вернула ей назад: "Гражданочка, вот же список разрешённый на стене, куда же вы ЭТО суёте!" Тётка почти вытолкала смахнувшую слезу бабушку за дверь, и я остался сидеть в ванне один, голый и беззащитный.
От нечего делать я стал смотреть на торопливо раздевавшуюся на лавке молодую плотную женщину - таких у нас называли молодухами. Она была уже без лифчика
