срывается. В его глазах застыло всё то же, мучительно-беззащитное выражение, да Сэму и самому уже плохо без него – он возвращается обратно, внезапно подхватывает брата под ягодицы и усаживает на стол. Коленом вклинившись между послушно разведённых ног, упирается ладонями в край стола, прижимаясь как можно ближе, чтобы между их телами не осталось ни миллиметра, - Ты сумасшедший, Сэм… Я же вешу килограммов восемьдесят…
- Да ну? – он ухмыляется – так знакомо, а в глазах пляшут чертики, и честное слово, у Дина у самого уже начинает ехать крыша. Их губы снова встречаются, и Дин рад бы больше не отпускать брата ни на секунду от себя, но удержать его невозможно – вот он уже склонился над его плечом, выводит языком узоры по ключице; перенеся вес тела на ногу, руками рвёт ремень его джинсов из петель. – Как же я ненавижу эту твою пряжку…

- Это я тебя… ненавижу… - прерывистым шёпотом, как заклинание твердит Дин; не выдержав, хватается за плечи Сэма, проезжает ладонями по спине, забираясь кончиками пальцев под пояс джинсов и резинку трусов, поглаживая. Сэм вдруг останавливается, бережно поднимает его голову за подбородок, заглядывает в глаза. Дин расслабленно, совершенно безумными, потемневшими от страсти глазами смотрит на него, облизывает губы. В глазах – невероятная смесь чувств и эмоций, но он не может ничего сказать или объяснить. Да это и не требуется. Сэм же у нас экстрасенс, - с ухмылкой думает Дин, - Он и сам всё прекрасно понимает. И видимо, действительно понимает, потому что, удовлетворённый беглым осмотром, наконец расстёгивает ремень, за ним – молнию, забирается под неё, поглаживает сквозь тонкую ткань боксеров.
Дин распахивает глаза, выгибается навстречу ласкающей руке, всхлипнув – он напряжён до предела, он терпеливо ждал этого момента, чёрт возьми, как Сэм может быть так спокоен?
- Так на столе меня и поимеешь? – у него ещё хватает сил на то, чтобы криво ухмыльнуться и задать вопрос. Сэм качает головой. Спокоен он только внешне. Если бы Дин знал, если б он только знал, как перехватывает дыхание, когда он входит в комнату, как хочется иногда просто обнять его, но не поднимается рука. Как холодно было в тот день, когда он пытался уйти. Если бы Дин хотя бы догадывался о том, как он красив, когда закидывает голову, выстанывая его имя, когда капельки пота блестят на висках, и губы припухли от поцелуев. Если бы Дин знал, он никогда не сомневался бы в том, что именно чувствует к нему брат. Но Сэм надеется, что Дин и так знает – он ведь старше, он должен прекрасно разбираться в людях. Может быть, Дин и знает – потому что он позволяет этому безумию длиться, позволяет надежде жить где-то около лёгких, чтобы при каждом вдохе давала ему сил.
Тряхнув головой, чтобы отогнать сентиментальные глупости, Сэм переносит разгоряченного, приятно тяжелого брата на кровать, рывком сдирает с него джинсы, в том же темпе избавляется от своих, и вновь склоняется над распростёртым телом. Касается губами пупка, языком ведёт дорожку вниз, но прерывается. Сегодня не время для нежностей. Да Дин их и не ждёт. Он в курсе, чего хочет Сэм, и это совершенно не расходится с тем, чего хочет он сам. Пытаясь ускорить процесс, он касается бедра Сэма, но тот вновь качает головой.

- Не хочешь лежать спокойно? Я тебе помогу. – перегнувшись через него, он шарит рукой по полу, в конце концов, найдя требуемое, возвращается в прежнюю позицию и застывает – но уже с кожаным ремнём в руках. Дин смотрит на него, сузив глаза, но ничего не говорит. Этого они ещё не делали ни разу. Наверное, гордость Дина должна бы сейчас костьми лечь, взбунтоваться, заставить его огреть, наконец, зарвавшегося братца по шее и положить конец всему этому цирку. Но Дин молчит, и Сэм, помедлив пару секунд, заводит ему руки за голову, крепко скручивает запястья ремнём и пристёгивает к спинке кровати той самой несчастной пряжкой. Поёрзав на простынях, Дин приноравливается к этой новой позе, и выжидательно смотрит на Сэма.
- Как бы тебе сказать… - с усмешкой говорит он, но его голос чуть подрагивает, выдавая. - Я немного не готов провести так всю ночь. Ты, кажется, помочь собирался?

Сэм, вздрогнув, усмехается в ответ и медленно, стараясь не коснуться самого главного, стягивает с брата боксеры. Его глазам открывается восхитительное зрелище, с каждым разом желаемое всё больше, так, что дышать становится всё труднее и труднее. Но он ещё держит себя в руках. Вот только его пальцы дрожат так, что это замечает даже Дин. Оттого и ухмыляется ещё шире. Сэм вспыхивает, со злостью стягивает собственные трусы и хмуро смотрит на брата.

- Я бы на твоём месте тут особенно не веселился. Не забывай, кто сейчас в каком положении находится, - и он резко, почти грубо проводит ладонью по его члену, растирая по головке большим пальцем выступившие капли смазки. Дин, задохнувшись от ощущений, в первый момент зажмуривается. Но потом всё-таки открывает глаза, заставляя себя смотреть прямо в глаза Сэму - его взгляд говорит за него. И вот теперь руки у Сэма начинают не просто дрожать – лихорадочно трястись. Во взгляде Дина – вынужденная покорность. И это действует лучше любого афродизиака. Сэму не обязательно знать, что на самом деле Дин покоряется с первой минуты, с самого начала, и что всё остальное – искусно продуманная игра, распаляющая его до предела. Дин не должен понять когда-нибудь, что Сэму всегда ещё больше него хочется прервать прелюдию и перейти к делу.
Потому что так, как есть – удовольствия больше.

- Да вставь ты мне уже наконец, - вымученно говорит Дин, подаваясь навстречу так яростно, что ремень впивается в кожу запястий.
- Как скажешь… - Сэм делает вид, что готов сейчас же исполнить его просьбу, и Дин испуганно отбрыкивается.
- Ты, кретин, смазку-то возьми! Я не мазохист, вообще-то.
- Ну конечно… - впрочем, смазку Сэм выуживает из кармана валяющихся на полу джинсов – он хорошо подготовился к вечеру – и тут же употребляет по назначению. Дин жадно следит за его пальцами, очень жалея, что это не его руки сейчас размазывают смазку по члену брата; повисает на ремне в тщетной попытке освободиться. Сэм