порно истории

Когда мне было пять лет, я узнал, что если оттягивать на писюне шкурку, то обнажается головка. Видел, как это делает старший мальчик. Дрочить, обнажая и пряча головку, меня научил товарищ (старший меня на три года), когда я учился в третьем классе. Не знаю, благодарить его за эту «науку» или наоборот – проклинать. Мне было очень приятно, и я предавался этому рукоблудию ежедневно, когда делал уроки, читал книжку, уединялся в ванной, сидел в туалете или лежал в постели. Это быстро вошло в привычку.

Такой «развлекательной» дрочке я научил своего одноклассника. Мы часто дрочили вместе у него дома после школьных занятий, потому что его мама работала допоздна. Как-то он спросил, бывает ли у меня такое, что «передрачиваешь и чувствуешь что-то похожее на боль, щекотку и писяние вместе взятые, и тебя всего сводит судорога, такая приятная-приятная». Я ответил, что нет. А он сказал, что теперь дрочит только для того, чтоб довести себя до этого классного ощущения. Я стремился достичь того же, ежедневно целенаправленно подолгу дрочил, но у меня ничего не получалось. И вот однажды, спустя месяц или два во время очередной дрочки я ощутил нечто подобное. С тех пор и я стал дрочить исключительно ради этого ни с чем не сравнимого удовольствия. Ежедневно получал по десять-пятнадцать таких наслаждений кряду, не прекращая манипуляций.

Позже из популярной брошюрки «Здоровый брак и здоровая семья» я узнал, что это сладостное ощущение называется оргазмом. Спермы у меня тогда еще и в помине не было.

Интерес к сексу развился у меня настолько, что вскоре, играя наедине с двоюродной сестричкой, младшей меня на 3 года, я специально в одних трусах садился перед нею так, чтоб ей были видны мой писюн и яйца. Я видел, как она с интересом засматривается на мои причиндалы и испытывал от этого непонятное удовольствие. Я был стеснительным мальчиком, и она первая предложила открыто показывать друг другу письки, внимательно разглядывать их и трогать. Она очень удивилась, когда я показал ей, как обнажается головка, и поинтересовалась, не больно ли мне. Я сказал, что наоборот – приятно. Потом она каждый раз, когда мы оставались одни, просила: «Покажи письку так, чтоб оттуда другая вышла». Я охотно показывал и был рад, когда она захотела оттянуть кожицу сама. Взамен она мне разрешила потрогать ее писю. Я водил пальцем по лепесткам малых губок, а потом она взяла мой палец и приложила к клитору. Я с удовольствием гладил его, двигал на нем кожицу, такую нежную и подвижную, под которой прощупывался твердый бугорок, словно вишневая косточка. При этом она сладко зажмуривала глазки и шепотом просила: «Еще... еще... не так дави... легонько... чуть быстрее... как приятно! О-о-о... Все, все, теперь хватит». Она сказала, что ей стало «щекотно-щекотно, приятно, как никогда» и после этого уже не хочется так делать. А спустя несколько минут опять попросила все повторить. Я тогда очень возбудился: писюн торчал как сучок, а в головке сбоку ощущалась колющая боль. Невыносимо хотелось дрочить, но я по-прежнему стеснялся и не решился ни подрочить при ней, ни попросить об этом ее. Но зато после расставания я усиленно мастурбировал и кончил не меньше пятнадцати раз подряд.

С тех пор мы целенаправленно искали уединения и, когда нам удавалось остаться вдвоем, придумывали все новые удовольствия. Спустя несколько месяцев я попробовал лечь на сестричку и попытался вставить писю в писю. Она почему-то не хотела, чтобы я совал писюн в ее дырочку, а взяла его тремя пальчиками и уперла в клитор. Я тыкался в него, а она приговаривала: «Ну, еще... еще... давай... давай... так... так... давай! давай! давай-давай-дава-а-а-ай! Все, все! Уже-е-е»… А я не кончал. Но потом, когда оставался один, неистово дрочил и многократно испытывал очень сильный оргазм, только без спермы.

Так продолжалось довольно долго. Дрочить при ней я по-прежнему стеснялся. В те времена дрочка вообще считалась позором. Вся популярная литература о сексе уверяла, будто онанизм очень вреден, и им занимаются только неврастеники. Я был убежден, что я тоже неврастеник и после каждой дрочки глубоко переживал, искренне раскаивался в содеянном и давал себе слово «больше никогда в жизни этого не делать», которое регулярно нарушал. После такого зарока я, как правило, первые два-три дня держался, но потом о чем бы я ни думал, мои мысли непременно сводились к дрочке. Писюн тут же вскакивал, рука сама к нему тянулась и начинала его легонько мять, потом медленно двигать шкурку, постепенно распаляя во мне запретную страсть. Распалившись, я принимал всякий раз одно и то же решение: «Ну, сейчас один разочек додрочу до оргазма – и все, завяжу навсегда»! Я сбрасывал до колен штаны, откидывался на спинку стула и часто-часто двигал шкурку, открывая и закрывая твердую, разбухшую головку писюна. Через полминуты меня уже сотрясал мощный вожделенный оргазм. Но напряжение не спадало, и я, забыв все обещания, продолжал манипуляции, пока не наступал все новый и новый оргазм, потом еще, еще и так до десяти и более раз. Наконец, оргазмы становились все слабее и для их достижения нужно было все дольше и дольше дрочить. Писюн делался мягче, кожица на головке покрывалась сеточкой мелких морщинок, как шкурка на молоке, и я прекращал дрочку.

И снова раскаяние, угрызения совести, самообвинение, обостренное чувство собственной неполноценности, подавленность и вялость, а в результате «твердое» решение больше никогда не дрочить. Но через два-три дня все повторялось снова. В конце концов, я смирился с тем, что стал неисправимым онанистом и, окончательно махнув на себя рукой, решил больше не сдерживаться.

Забавы с сестричкой меня существенно успокаивали, но через год она с родителями переехала в другой конец города, и мы теперь уединялись очень редко, в основном летом, во время каникул. Я дрочил свой писюн в одиночку, часто разогревая себя воспоминаниями о нашем совместном блуде. Потом наши встречи на пару лет прекратились вообще.

Я никак не мог дождаться, когда же у меня появится сперма. Со временем я заметил, что после оргазма из моего писюна каждый раз выделяется капелька тягучей прозрачной жидкости. Я ломал голову – сперма это или нет? Как-то я неожиданно отметил, что мой писюн ощутимо подрос, и однажды (мне было уже четырнадцать лет) после некоторого воздержания от дрочки, когда я кончил, из члена неожиданно выскочила мутная капля, похожая на соплю, и осталась на кончике головки, словно опаловая бусинка. Я трогал ее пальцем, наблюдал, как она тянется, нюхал. Никакого запаха от нее не исходило. Я понял, что это сперма и несказанно обрадовался – наконец-то я становлюсь мужчиной! А к лету сперма уже хлестала из меня фонтаном, и я был очень горд этим.

В то самое лето мы с сестричкой, наконец, снова остались вдвоем, притом на целый выходной. Едва закрылась дверь за родителями, я предложил ей вспомнить наши давние игры. Она, видимо, только этого и ждала, потому что сразу же сдернула с себя трусики и уселась на диван рядом со мной. Я мигом сбросил тренировочные штаны вместе с трусами. Мой член с туго набухшей оголенной головкой торчал вертикально вверх, как кость. Увидев его, она непроизвольно вскрикнула: «Ой»!.. «Что такое?» - удивленно спросил я. «Большой… Раньше у тебя был… как мизинчик…». Она села напротив меня на стул, задрала платьице и откинулась, раздвинув ножки и обхватив пятками мои колени. Я ожидал увидеть между ними, как раньше, голенькую щелочку, розовенькую внутри, а узрел темно-розовый цветок, отороченный узким венчиком кудрявеньких волосиков пшеничного цвета. Я одурел от запаха ее писи и стал, как раньше, трогать ее клитор. Она взяла в руку мой член, подвигала шкурку, потом села рядом на диван, схватила яйца и, глубоко дыша, принялась гонять их в ручке. Я и не думал, что это может быть так приятно. Мое возбуждение достигло такой силы, что я, забыв о стеснительности, принялся энергично дрочить у нее на глазах, пока не брызнула сперма. Сестричка, удивленная таким неожиданным явлением, отдернула руку и, глядя, как белая вязкая жидкость тяжело шлепается на лакированный паркет, вскрикнула: «Ой! А чего такими… слюнями?.. А чего такими слюнями? Ну ладно, хватит… Хватит уже»! Я не отвечал на ее вопрос, потому что вскрикивал от сладострастия в такт сотрясавшим меня толчкам, и продолжал дрочить, пока сперма не