- Мам: а почему Андрюшке можно, а мне нельзя?
"Блямс" , поняла Марина. "И как я ему на этот вопрос отвечу? Нельзя, потому что я не хочу? А завтра я захочу - и он мне припомнит? Ах да, я ж ему в спальне сказала - "не сегодня" , - вспомнила она. И повторила это вслух.
- А почему - "не сегодня"? - тут же спросил Сережка.
- Ну: я сегодня не хочу, - ответила мама, и сама почувствовала неуверенность в своем голосе. Сережка тут же уловил слабину:
- Ну м-а-а-а-м:
Марина на секунду задумалась. Желание "погорячее" только выросло, да и потом - ведь все равно уже, кажется, все решила, почему бы и не наступить следующему этапу прямо сейчас? К тому же от Сережкиной щеки по животу разливалось такое приятное тепло: и не только по животу, кажется, и ниже:
Оправдание немедленному отступлению было найдено, и она, взяв сына за плечо, развернула лицом к себе.
- Ладно, черт с тобой, попрошайка, - засмеялась. Но только учти: меня просто так "трогать" нельзя.
- А как это?
- Ты видел, как Андрейка свою маму трогал? Ласково, аккуратно, нежно: вот как я твой писюн сейчас мыла, так же. Тебе ведь понравилось?
- Ага, мам:
С Сережки зараз слетело все сонное настроение, и он встал на колени рядом с мамой.
- Балкон закрой, прохладно.
Июльский вечер после ливня и впрямь был не такой душный, как предыдущие.
Встав, Сережка пошел к балкону, а Марина тем временем, развернувшись, легла вдоль тахты, вытянувшись и положив под голову маленькую подушку. "Научить его возбуждать женщину сразу? Нет, потом. Пусть сначала просто изучит тело, расскажу и покажу ему все-все, а уж после первой настоящей любви я ему и это объясню" - решила Марина и, расслабившись, закрыла глаза.
- Ну, где ты там? - приоткрыла глаза. Сережка стоял рядом с тахтой с растерянным выражением на лице, явно не зная, с чего начать.
- Садись рядышком, маленький. И начни с того, что расстегни халат. Так, как я говорила, хорошо?
Сережка кивнул, забрался на тахту, повозился, устраиваясь. Марина опять прикрыла глаза и прислушалась к своим ощущениям. Было хорошо, тепло и как-то совершенно спокойно, как было, может быть, только в детстве, но она этого не помнила:
Первое прикосновение Сережки она почувствовала через несколько секунд, как раз между тех, расстегнутых раньше двух пуговиц. Ладошка была легкой, мягкой, теплой и неожиданно нежной, и Марина, не открывая глаз, улыбнулась и издала какой-то звук, похожий на урчание довольной кошки. Она знала, что сын следит сейчас за ее лицом, и вовсе не возражала поощрить его к дальнейшему.
Марина ждала, что сын поторопится и пойдет от живота вниз, к самым ее заветным и, наверное, интересным для него местам. Но он оказался не так прост: пуговицы халата расстегивались нечасто, снизу вверх, все ближе и ближе к груди, Сережка нежно касался пальчиками каждого участка обнажающейся кожи. К тому моменту, когда расстегнулась самая верхняя пуговица, и сын очень бережно отвел полы халата к плечам, освободив грудь, Марине уже хотелось, чтобы это действо продолжалось бесконечно.
Сережка осторожно прикоснулся к правой, ближайшей к нему груди, окружил ее своими ладошками, наконец, погладил кончиками пальцев сосок, и без того напряженный, и Марина, не выдержав, отозвалась на это прикосновение сладостным стоном. Испугавшись, сын отдернул руку, но она, не открывая глаз, простонала-пробормотала: "Нет, маленький, все хорошо, это я от удовольствия" , и он вернул свои пальцы туда же. Она с трудом сдержалась, чтобы не попросить его по-настоящему, по-мужски, приласкать ее груди, сжать в пальцах соски - "нет, это на потом, на потом" , и Сережка просто покатал их немного из стороны в сторону, провел пальчиками по ключицам, по шее, и вдруг оторвался.
Марина, едва не кончившая, разочарованная, собралась было приоткрыть глаза, но тут почувствовала, как одна за другой, уже быстро, но все еще бережно, расстегиваются пуговицы халата внизу, и чуть раздвинула ноги, чтобы Сереженьке было лучше видно все, что он только хотел увидеть. Халат мешал, и она, чуть приподнявшись, сдернула его с плеч, оставив под собой, и почти упала назад на тахту, еще шире раздвинув ноги.
Но Сережке и этого показалось мало, и он, перейдя на коленках через одну из ног, пристроился между ними, руками раздвинул их еще. Она чуть приподняла голову, задыхающимся, глухим голосом сказала: "Смотри, сына, смотри. Это то самое место, откуда ты вышел на свет, через которое мы с папой тебя зачали, от которого женщинам больше всего удовольствия" , и откинулась назад, прикусив губу. А Сережка легко провел всей собранной в ковшик ладонью по влажной щели между маминых ног, и Марина опять сладостно простонала, заметалась головой по подушке, выдохнула: "Раздвинь пальчиками щелку, хороший мой. Поласкай там" , и он забрался туда, перебрал губки, нащупал сначала клитор - Марина опять сладостно простонала, - потом дырочку внизу, и в этот момент Марина согнула ноги в коленях: "Хороший мой, да, это вот из нее ты вышел, из этой дырочки, в нее мужчина свой член вводит, а ты сейчас пальчиками туда, поглубже, и поиграй там, подвигай" - и он завел туда сначала один, потом два, потом три пальца, начал двигать ими, и когда коснулся первый раз шейки маминой матки, Марина взвыла в голос, подбросила бедра вверх и рухнула назад на тахту, мелко дрожа, а испуганный Сережка отпрянул от ее промежности, выдернув руку, и так и остался стоять между ее ногами, удивленно глядя на маму.
Почувствовав, что ей чего-то внутри не хватает, Марина открыла глаза. Сквозь туман возбуждения увидела испуганное лицо Сережки между своими высоко поднятыми коленями, бугор на его трусах, ни о чем не думая, приподнялась, сама встала на колени возле сына, сдернула с него футболку, спустила трусы, захватила член рукой и несколько раз, мельком отметив его каменную твердость, сильно провела кожу на нем вверх-вниз, а потом, не отпуская члена, совсем по-кошачьи извернулась, упала в прежнюю позу и буквально втянула жезл сына в себя, тут же обхватив его ногами поперек попы и в бешеном ритме насаживаясь
