- Миша, казалось, был доволен, как слон. Валя еще раз взглянула в зеркало - чудик щупал затылок, тщетно ища хоть одну прядь, - и улыбнулась своей растерянной, мягкой улыбкой. Чудик немедленно сделался таким милым, что Валюша заулыбалась во весь рот, любуясь на чудика, сияющего улыбкой из зеркала.

Ее наполнила шалая радость - оттого, что она, Валя, вроде бы и не она, и вместе с тем - такая странная и хорошенькая. Валя встала, прошлась перед зеркалом...
- Отличная пластика, а, Костец? - Миша созвал всех "позитиффщиков", и они любовались на Валю, привыкающую к своему новому обличью. - Надо выпить за Валин новый имидж. Где шампусик? Откуда-то появилась бутылка, бокалы - и Валя, застенчиво улыбаясь, чокнулась с "позитиффщиками" - "за твою обворожительную лысую макушку, Валюш". Шампанское было розовым, шипучим и очень пьяным - Валя выпила полный бокал, и по телу ее побежали головокружительные ручейки.

Щечки и лысина порозовели. Она снова смотрелась в зеркало, и казалась себе удивительно милой розовой куколкой. Повеселев, Валя приняла эффектную позу и спросила, глядя на "позитиффщиков" в зеркало:
- А как вы будете меня снимать?
- Конечно, обнаженной, - сказал Миша.
Непонятно было, шутит он или нет – все они говорили таким тоном, - и Валя в первый миг приняла Мишины слова за очередную дразнилку. Но что-то заставило ее вздрогнуть. Она повернулась к Мише:
- Нет, серьезно?
- Конечно, серьезно. - Мишино лицо сохраняло прежнее выражение. - Если хочешь, конечно. Если нет - что ж, до свиданья. Заставлять не будем. За бритье денег не возьмем, так уж и быть...

Валя почувствовала, как холодеет.
- А... как же так? Ведь вы... я...
- А что мы? Ну да, мы тебя побрили. Не насильно ведь - сама захотела. Захотела или нет? - Миша требовательно заглянул в Валины глаза, и она заплетающимся языком ответила "д-да..."
- Ну вот. Конечно, получается тогда, что ты как бы... того... зря побрилась. Ведь брили-то мы тебя именно для фотосессии. Ну - ничего, через месяц-другой отрастут...

- А... - Валя осеклась, потом продолжила: - А почему вы мне сразу не сказали?
- А ты спрашивала? - Это была наглая ложь, потому что Валя спрашивала, - но она снова осеклась... Мысль о стриптизе перед насмешливыми "позитиффщиками" была невозможна, недопустима - как то, что происходило с Валей в некоторых ее запретных снах, - потому-то она и привлекала ее все больше. Валя чувствовала, как ее тянет в какую-то мутную, заманчивую бездну, где клубились стыдные желания ее сновидений. Злость на Сережку еще не утихла; Валя вспомнила, как этот Дон-Жуан разливался соловьем перед роем восторженных девчонок-писюшек, глядевших на него, как на мороженное... Ему, значит, можно, а мне - нет? И Валя выпалила – будто ухнула в прорубь:
- Я согласна! - и сама похолодела, представляя себе, как ЭТО будет. Уже было однажды...
- Что ж, Валя-краля, - сказал все тот же Миша, - ты приняла мудрое решение. Мы тебя оставим здесь, а сами подождем за дверью. Как разденешься - выглянешь, позовешь нас. О'кэй?

***

Валя стояла совершенно голой перед зеркалом и рассматривала свои прелести, пытаясь представить, как их воспримут "позитиффщики" (и мучаясь оттого удвоенным стыдом). У нее было странное чувство дежа вю, сна наяву - ей казалось, что сбывается одно из ее мучительных эротических сновидений, в которых она боялась признаться даже себе...

Кроме всего прочего, она ужасно стеснялась обильной растительности у себя в паху: кучерявая шерстка особенно выделялась - кричала прямо-таки - на фоне розовой лысины, и была такой густой, что казалась - на Валю надеты черные трусы. Ей мерещилось, что она угловата, непропорциональна, у нее слишком толстый живот, слишком маленькие груди... Никто, кроме мужа и случайных наблюдателей, никогда не видел ее голой... Ох уж этот Сережка, Сережка-павлин! Ну, погоди у меня!

И Валя, решительным шагом направилась к двери - быстро, суетливо, пока не передумала, - и крикнула в темноту:
- Я готова!..
Захлопнула дверь, и - подальше от нее, в другой конец комнаты, как
от волка. Сейчас, сейчас придут, увидят ее. Ноги вдруг сделались ватными...
Послышались голоса, шаги, - ближе, ближе, - дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Мишина физиономия, скользнула взглядом по ее телу...
"Позитиффщики" вошли в комнату. Валя стояла перед ними голая, босая, нелепо улыбалась и не знала, что делать. Понимала, что прикрываться глупо - и руки свисали, как неживые, покачиваясь взад-вперед. Вале было зверски стыдно, до слез, но при этом - внутри ерзал интерес: какое впечатление она, голая, произвела на них?

В этот момент Валя ощутила внутри теплую волну - взгляды "позитиффщиков" исторгали из ее тела стыдную, сладкую дрожь. Ей захотелось выгнуться, потянуться, и она непроизвольно сделала несколько полузаметных чувственных движений.
"Позитиффщики" одобрительно переглядывались. Миша сказал:
- Валечка! Кралечка ты наша! Да ведь ты - именно то, что нам нужно! Почти. А ну-ка, повернись... вообще - походи, походи по комнате. Та-а-ак...

Валя ходила, поворачиваясь к ним обнаженными бедрами, ягодицами, грудью в профиль и анфас, и с каждым шагом и разворотом теплая волна подсасывала все сильней - хотелось выгибаться, принимать позы, выпячивать зад... Валя видела свое отражение в зеркалах - там была вся она, голая, лысая, чудовищно волосатая внизу, и там же были "позитиффщики", – и она снова не верила, что это - она, Валя, ходит перед ними в таком виде. Было очень стыдно - но сам стыд становился с каждым мигом все желанней и слаще. «Неужели я такая?..»
- Так. Валенька, ты чудо. Ничего, скоро пообвыкнешь, раскрепостишься - и будешь королевой моделей. Один только деликатный момент: головку твою побрили, а внизу у тебя - такие джунгли...
Валя, и так пунцовая, почувствовала, как голова ее наливается тяжелым огнем, а сердце проваливается куда-то в вязкое болото. Хотелось сесть на пол и заплакать. А Миша продолжал:
- Поэтому, - если ты не против, конечно (Мишин голос был снова глумливо-серьезным), - мы тебя побреем и там. Согласна?

Валя была готова растечься в лужу от стыда. Миша сказал поспешно: - По глазам вижу, что согласна! - подошел к сжавшейся Вале, взял ее за руку и отвел к тому же креслу, в котором Валя стала лысой. - Садись. - Валя села на ватные ягодицы, - Раздвинь ножки... - Миша присел на корточки, потом вскочил, поискал что-то, - приволок низкую скамейку, сел перед Валей, - Раздвинь, я же сказал. Как я смогу тебя побрить?
Он взял Валины колени и раздвинул их. Валя не сопротивлялась. - А теперь - вытяни ножки вперед, раздвинь шире... еще шире... Вот так. Чуть-чуть выгнись... – бедная Валя застыла в немыслимой позе, подставив Мише распахнутую наготу паха и ягодиц - Тебе никогда не делали интимную стрижку?

Валя ничего не смогла ответить, и Миша прекратил допрос. Он взял со стола крем, помазок - и стал мазать кремом Валин лобок, спускаясь все ниже и ниже, деловито замазывая вагину и пограничные с ней зоны. Валя вздрагивала, вцепившись в спасительные подлокотники. "Позитиффщики" стояли рядом, с интересом глядя, как Мишин помазок снует по Валиным интимным местам.

От прикосновений помазка, холодного, щекочущего, Валя почувствовала, что уплывает, тает, как снежок в горячей руке. Теплая волна внутри нее бурлила, распирала пах, подступая к самому краю - все ближе, ближе... Валя понимала, что Это такое - и боялась Этого, и хотела... С ней уже было однажды...

Миша кончил мазать ее, и стал орудовать станком. Это было стыдно, щекотно и адски приятно: Вале хотелось стечь с кресла на пол, стать жидкостью - лужицей расплавленного масла... Миша снова подбирался к вагине, сантиметр за сантиметром, и чем ближе - тем мучительней кипела горячая волна внутри, тем ближе просилась к запретному краю. Валя уже знала, что Это неизбежно, и только готовилась скрыть свое наслаждение, как только сможет, - чтоб не умереть со стыда. Ее запретный сон сбывался, приближался, врастал в нее! Она зажмурилась...

И в этот момент Миша коснулся вагины,