Через некоторое время, когда она достала из сумочки солнцезащитные очки, я слегка "подколол" ее насчет того, что она это сделала специально, чтобы молодые люди не видели, как она им подмигивает. (Темные очки ей очень шли.) Мы посмеялись и продолжали путешествие.

Заглянув в последний на нашем пути магазин, мы не обнаружили обоев нужного нам рисунка. Она жутко расстроилась и чуть не расплакалась.
"Почему, "- говорила она, - "мне тек не везет!? Я такая несчастливая! Это закон подлости - когда тебе не надо, в магазинах все есть, когда надо - ничего там не найдешь.. Еще в этих туфлях - все ноги сбила..."
Я принялся ее утешать. Я вспомнил про наш уговор насчет черешни, и сказал, что мы сейчас зайдем ко мне, поскольку это недалеко, и она останется у меня дома, а я пойду, нет-нет, я быстренько-быстренько сбегаю за черешней. Она немного поколебалась, но к счастью для меня, согласилась.
"Только не долго, мне еще надо купить хлеба"- сказала она. Я обещал, что долго ее не задержу. Я привел ее домой, проводил в комнату, служившую залом, а сам быстро направился в сторону ближайшего овощного ларька. К счастью, черешня там еще не кончилась и ларек был открыт. Я купил кило черешни (даже на сто грамм больше) и прилетел на крыльях домой.

Она не скучала - включила маленький телевизор в спальне, и, сидя на заправленной кровати, смотрела ток-шоу "Я сама".
Я порадовался, что будучи здесь всего третий раз, она столь быстро освоилась. Я тщательно помыл черешню и положил ее в большое блюдо для фруктов. Заглянув в холодильник, я обнаружил еще не совсем пустую бутылку белого "Мартини", содержимого которой могло хватить на два лонг-дринка, если предварительно наполнить стаканы льдом до краев. Я так и сделал.
Плюс к тому я обнаружил на полке холодильника треть лимона, которая показалась мне слегка подсохшей, поэтому я не стал резать ее на дольки, и просто выжал сок в стаканы. Держа в одной руке блюдо с черешней, а в другой - оба стакана (естественно, за донышки), я проследовал в спальню, где был встречен изумленно-радостным возгласом "О-о!".

Мы поставили все на табурет между кроватями, предварительно накрыв его салфеткой, и сели друг напротив друга. Ток-шоу по телевизору еще продолжалось, и я машинально отметил, что это - повтор, и я его уже видел.
Мы поедали черешню, складывая косточки в блюдце, которое я принес чуть позже, поняв свою оплошность. Время от времени мы прикладывались к мартини. От действия этого чудесного напитка я вскоре ощутил приятную легкость в голове и теле.
Удивительно, но мне вполне хватило одной порции - может быть, оттого, что я знал: больше ничего спиртного в доме нет. Как говорится, остатки сладки. Мы доели черешню, она допила свой мартини - я свой уже давно выпил. Ток-шоу закончилось, и мы проследовали в зал.
"Ой, я, кажется, пьяная", - обронила она по пути.
Мы расположились в зале - она села на диван, а я сел в кресло рядом с диваном. Мы говорили о чем-то несущественном. Я взял ее за руку и стал нежно гладить и перебирать ее пальцы. Она не выказала неодобрения и я стал гладить ее предплечье, при каждом прикосновении стараясь ощутить тонкие волоски на чуть тронутой загаром коже.
"Зачем все это?" - спросила она, голосом довольно громким и твердым, вроде бы слегка недовольным, но оставлявшим все-таки мне некоторую надежду. Вспомнив о нашем недавнем разговоре, происходившем в этом же месте несколько дней назад, я спросил "А что, тебе нельзя?",- имея при этом ввиду объективные, но к счастью, быстропроходящие обстоятельства, имевшие место в момент предыдущей нашей встречи.
"Да нет, уже можно. Но зачем?"- отвечала она.
Я сел на колени перед диваном, ни на секунду не теряя контакта с ее руками.
"Но ты же обещал!"- сказала она, напоминая о моем обещании, данном по дороге сюда, что я не буду к ней приставать, по крайней мере сегодня (это была моя формулировка), или же вообще никогда (она настаивала именно на этой редакции, и на это я сказал:"Сегодня не буду, а там посмотрим").
"Что мы будем делать?" - спросила она. "Я что-то совсем пьяна-я-а...",- после небольшой пауза продолжила она, растягивая последний слог.
"Как я в таком виде домой пойду? Можно я немного прилягу, а ты отойди от дивана и сядь в кресло. Пожалуйста."
"Хорошо, но я не отойду, я просто хочу тебя поласкать... Я хочу тебя погладить по твоему замечательному маленькому животику",- говорил я в то время, как она вытягивалась на диване.
- Зачем?
- Просто я хочу тебя погладить... по твоему маленькому, круглому, сексуальному животику. Ты же знаешь, что я от него просто тащусь!
- Но ведь ты мне сегодня обещал...
- Да, обещал! Но я ничего больше не собираюсь делать, просто мне хочется поласкать тебя. И я вовсе не собираюсь заниматься сексом, ведь я тебе обещал.
Я слегка коснулся ее прелестного животика, скрытого под легкой тканью летних брюк.
- А если я после этого захочу?
- Ты не захочешь.
- А если все-таки захочу?
- Не знаю, но мы не будем заниматься сексом, поскольку я сегодня обещал не делать этого. Давай я тебя все-таки поглажу, а там посмотрим - за'хочэшь, нэ за'хочэшь...
- Хорошо, у меня сейчас такое состояние, делай со мной, что хочешь, мне все равно.
Я продолжал ласкать ее животик, приговаривая:
- Неужели все равно? А если я расстегну тебе молнию? Спорим, что у тебя белые трусики?! Да, белые с мелким цветным рисунком.- и, слегка наглея, потянул вниз молнию ее брюк.
- Да, они действительно белые и с рисунком. Можешь не смотреть, это необязательно. - она поднялась и села на диване, запоздало защищая животик руками, в то время как моя правая рука, проникнув в прореху замка-молнии, проворно скользнула вниз, коснувшись сокровенной тайны. Тайны, от которой меня теперь отделял лишь слой белого хлопчатобумажного трикотажа.
- Не надо, не надо ... - при этих словах она взяла мою совсем осмелевшую руку за локоть и попыталась было избавиться от нее. Но ничего не вышло. Я гибко, но твердо настаивал на своем. Я говорил, что я только посмотрю, только одним глазком, расстегивая при этом пуговицу на ее брюках и забираясь рукой под белые трусики с рисунком из маленьких ягод земляники, все дальше и дальше ...
После одной или двух минут противостояния она заявила: "Ну все!... теперь я захотела, и тебе придется удовлетворять меня!" Боже, моя принцесса! Так или примерно так я подумал, но ничего не сказал.
Я скромно поцеловал ее в щечку, потом стал ласкать маленькую, упругую грудь.
Но тут она сказала: "Давай снимем блузку, а то помнется. Потом придется тебе гладить. И брюки тоже ..." Она разделась, обнажив свое прекрасное, стройное, юное тело. Я не стал раскладывать диван, она просто села на его край, а я встал на колени рядом.
Я опять поцеловал ее в щечку, в шею, потом легко, едва касаясь, поцеловал ее в мягкие, сладкие, нежные, чувственные губки. Я плохо умею целоваться в губы, по крайней мере, когда я раньше пробовал это делать, она сказала, что я целуюсь не так, как ей нравится, или, точнее, не так, как она привыкла.
Таким образом, мимолетно изобразив поцелуй в губы, я начал целовать грудь, соски - слегка втягивая их губами, или лаская их круговыми движениями языка - постепенно все более быстрыми и все более твердыми, все время против часовой стрелки, как бы закручивая вселенскую спираль энергии и чувствуя, как они возбуждаются, увеличиваются и твердеют.
Потом прошелся губами и внешней стороной ладони по животику, паху, по внутренней стороне бедер, потом, наконец, дотронулся рукой до ее лобка, покрытого по-юному черным, еще не выцветшим, "мехом" курчавых волос, сбритых с боков, как того требовала форма купальника-бикини, и от этого образовавших длинную, пушистую, роскошную дорожку. Запуская в нее пальцы, я двигался по направлению к ее жемчужной раковине.
Но тут она негромко, как бы во сне, попросила : "Надави мне на живот".
"Где?"- спросил я.
Она взяла мою руку своими