В чужой постели

В комнате, как только гасился свет, начиналась другая жизнь, все знали, что происходит в это время под одеялами твоих дружков. В этот вечер настроение было приподнятое и мне хотелось как – то по-
другому провести его. Я уже приспустил трусы и дрочил, в голове проносились сексуальные мотивы. Рядом со мной через проход стояла кровать Сережки К-ва, которая потихоньку начинала раскачиваться, одеяло приподнималось и становилось палаткой, непрестанно подпрыгивала. Я не стерпел и решил проникнуть к нему под одеяло, мне было интересно узнать и попробовать, как Серега дрочит. Не у кого из нас, даже, не было представления, что это мы занимались онанизмом или как ещё называли по-научному – мастурбацией, и, что заниматься этим неприлично. Тогда это словцо, вообще, не применялось ни в каком виде, как будто вся страна была вне половой или, как теперь говорят сексуальной жизни. Слово «дрочить» для меня было приятнее и было звучным, в нем что-то такое загадочное. При этом слове я сразу возбуждался, ассоциации становились реальностью, мне хотелось получать наслаждение, которое приносило непередаваемые ощущения. Дрочил я во всю лет семь и мой опыт накапливался с каждым разом. Теперь у меня была малафья и при желании вырабатывалась смазка. Мой семнадцатисантиметровый дружок всегда был на изготовке и как только я до него прикасался он оживал, как самостоятельный член моего организма.
В палате все мальчишки дрочили, и никто никому не мешал и не осуждал, такое занятие было одним из возможностей после трудового дня разрядиться и быстрее уснуть. Все кровати скрипели, ничего с этим невозможно было поделать, за время эксплуатации они становились непригодными, чтобы не вызывать скрип в комнате, приходилось осторожничать.
Когда я проник к нему в его логово, то почувствовал его запах, он уже сильно разогрелся от такой работы. Серега не стеснялся меня и не стал натягивать на себя трусы, которые он спустил до колен. Пахло потом и спермой, но меня это только возбудило. Кровать была узкой, и я едва уместился к нему: пришлось лечь боком и протиснуть ногу между его бедер. Панцирная сетка кровати под тяжестью провалилась, - образовалась яма, из которой выпасть было сложно. Я стянул с себя трусы полностью и ногой помог снять его черные трусы. Так было удобнее для нас, дрочить вдвоем было так же интереснее: он взялся за мой член, а я за его.
Я дотронулся до его хуя, он был ещё слабым, при этом очень сильно напрягся мой. Его ствол ещё не был раздрочен, только когда я дрочнул его несколько раз, как почувствовал, что он стал наливаться и твердеть. Он был внушительного размера, показалось, больше моего - сантиметр на три. Моя смазка появилась предательски быстро, мой член быстро стал мокрым. Смазка мне помогала в сложные минуты и, не надо было его смачивать слюной или вазелином. Вазелином я пользовался после того как натер себе на залупе мозоль. Это был мой первый неудачный момент: боль была несносной, и когда слезла кожица, то образовалось темное пятно, которое долго не пропадало, - в бане было заметно. Мой друг спросил тогда:
- Что ты так неудачно подрочил?
Я покраснел и признался, что в порыве своей похоти чуть было не сломал его, но зато получил непередаваемое наслаждение. В классе был еще пацан, у которого я заметил такую же отметину.
- Ты видел, что у Генки В. такое же пятно, значит - я не одинок.
Дрочил я несколько раз в день, и мне доставляло удовольствие; в основном в постели или в туалете. Иногда удавалось и на уроке. Как можно было во время уроков? Моя парта стояла последней, она была большой, что за ней ничего не было видно, как крепость. Мне казалось, что меня только мог выдать: сильное дыхание или стон с выкриком после сильно оргазма. Непередаваемое ощущение пронизывало мое молодое тело, и свербящая услада источалась от оргазма. Пока не было малафьи, я только хватал приятные секунды, у меня не было никаких проблем. Как только из меня выплеснулась струйка прозрачной жидкости ( малафья), то меня это даже испугало, но сам эффект был таким сладострастным, что я до сих пор не могу передать того чувства. Это случилось, когда я уже учился в третьем классе, мне шёл десятый годок. До этого очень побаливали груди и там, где были соски, внутри их образовались пуговички, которые ощущались при надавливании пальцами. Я не понимал, что это могло быть и, спросил медсестру школы Ираиду Митрофановну,
- Что это такое может быть, у меня болят соски, - на что она мне ничего не ответила, только ухмыльнулась.
- У тебя наступает переходный период, – как-то загадочно она это произнесла. Мне осталось только самому домысливать. Я слышал, что - то о таком периоде: но что это такое и с чем это едят - не знал? ...
Я даже и не заметил, как исчезли эти образования в грудях, но только после того, как однажды я увидел у себя первую малафью. По моему мальчишескому телу тогда прокатилась такая волна непередаваемого сладострастия, что я ели устоял на ногах, в глазах туман и запахи, …. запахи, которых я до этого не осязал. На лобке уже появились реденькие кудряшки, пенис большую часть дня находился в приподнятом настроении и предательски меня выдавал. Многие замечали за мной такую возбудимость. Дрочил я его, можно сказать, постоянно, так как окружающий меня мир был наполнен прекрасными ощущениями и множеством всего, отчего меня возбуждало, я наблюдал за