-Георгий, Жора!
-А?
-Ты пойдешь в столовую или тебе сюда принести? – коротышка – старичок, один из обитателей нашей палаты, стучал своим маленьким кулачком по тумбочке моего соседа.
За эти несколько часов, что я провел здесь, я уже знал четверых больных по имени и, примерно, по возрасту. Пятым был мой сосед. Закутанный в одеяло, он, почти, не подавал признаков жизни. Иногда, только, громкий кашель или скрип пружин напоминал о его существовании.
-Попробую.
-А, ты, Ваня? – старичок обращался уже ко мне.
-Я сам, мне надо больше ходить, так доктор сказал.
-О, доктор у нас золотой, кого хощь с того света выдернет, - дедулька был бологур и словоохотлив.
Сосед с трудом поднялся, и я был поражен его ростом. Безусловно, он был длиннее кровати, на которой лежал. Но, под скомканным одеялом, казалось, лежал маленький человек, укутанный в какие-то тряпки. На голове у него была шапка непонятного фасона и размера, закрывавшая ему лицо. Всё, что было видно, иногда, это большие кисти рук с длинными крепкими пальцами. Если бы я знал тогда, я бы сказал, что это были пальцы музыканта.
В халате на голое тело и в стоптанных больничных тапочках на ногах, я поплелся за ними в столовую.
Как я не крепился, сон валил меня с ног. Разбудил меня сбор палаты на ужин. На моей тумбочке лежал мешок с продуктами, переданный родителями через нянечку. В нем было всё, что сердце пожелает. Не было только одежды.
-Они придут завтра и принесут всё, - подсказал мне старичок.
Вечером очень сильно захотелось пить. Накинув халат, вскипятив воду и заварив чай, я понял, что мне нечем насыпать в чашку и размешать сахарный песок. Какое-то время я стоял возле своей тумбочки между кроватями, раздумывая, как поступить дальше.
В палате было тихо. Тусклый свет ночной лампы возле моей койки, как называла этот предмет няня, и такой же ночник, напротив, у старичка, едва освещали её. Почти все спали или делали вид, что спят. Только дед в чём-то копошился под своей лампой.
-Возьми мою ложку, - донеслось до меня откуда-то снизу, - она чистая. Или можешь помыть её, - сказал мне сосед.
Георгий – Жора повернулся на бок в мою сторону, но его лица я не увидел. Обойдя его кровать, я нашел в толстом граненом стакане изящную серебряную ложечку с темной гравировкой и двумя маленькими бриллиантами на узорной ручке. Уже под своей лампой я увидел на одном, едва заметном, клейме царский герб и цифры - «1884», а на другом в овальном окошечке – «КБ», и рядом непонятные цифры - 56. То, что ложка относилась к антиквариату, не вызывало сомнения.
Размешивая сахар в чашке, я почувствовал, как холодные пальцы коснулись моей ноги над коленом и скользнули вверх. От неожиданности я остолбенел. Продолжая помешивать чай, видел и чувствовал, как рука соседа обхватила мой член. Приподняла его. Длинные пальцы стали перебирать и поглаживать яички. Нежность и гибкость, с какой Георгий проделывал эти манипуляции, обезоруживали меня.
Почти сразу, раздвигая полы халата, выглянула наружу, набухающая, головка и поползла вверх. Гибкие пальцы то охватывали оба яичка сразу, то выделяли одно из них и ласкали его отдельно, вызывая дрожь по всему телу.
Я оглянулся. Ни кто не обращал на нас внимание.
Сначала, я пытался оставаться безучастным к этому делу. Тупо помешивая ложечкой в кружке и опираясь на тумбочку другой рукой, я всем своим видом хотел показать – я здесь ни при чем. Но, такой способ возбуждения я испытывал в первый раз. В первый раз в моей жизни чужие руки заставляли мой член деревенеть, а моё тело трепетать истомой и дрожью. Я понял, что мне не удержаться, когда пальцы плавно оттягивали кожицу с головки члена и возвращали её назад.
Возбуждение нарастало лавинообразно. Сосед тоже чувствовал это, но не торопил события, заставляя меня самого подойти к пику и, если я захочу, прыгнуть с него в омут блаженства.
Ноги подкосились у меня. Я ни когда не испытывал эякуляции стоя.
Струя ударилась в его подушку. Остальное содержимое вытекало ему на руку, которой он продолжал массировать мой петушок.
Эрекция проходила, и теперь я мог выскользнуть из этой руки. Схватив несколько бумажных салфеток, я поковылял в уборную, приводить себя в порядок.
-Спасибо, - услышал я снизу, когда вновь оказался возле своей тумбочки.
Наскоро выпив холодный чай и сбросив на спинку кровати халат, я забрался под одеяло. Всё тело отходило от сильного возбуждения. Уже знакомая истома овладевала им. Под такую же истому засыпал я, когда слезал с плюшевого мишки, опустошенный еще на одну порцию.
Проснулся я под утреннюю эрекцию и сразу вспомнил вчерашний вечер.
-Что это было? – думал я.
Почувствовал, как будто холодные пальцы скользят по моему телу, и тут же дрожь пробежала по нему.
-Мне понравилось? – мысленно спрашивал я себя, и отвечал, - Мне действительно понравилось. Эти гибкие и нежные пальцы. Может быть, он повторит ещё раз?
Кроме нас в палате ни кого не было и, накинув на себя халат, я встал возле тумбочки. Я, даже, позволил члену высунуть головку, что бы показать соседу, как я возбужден. Но Жора некоторое время лежал неподвижно, а потом повернулся ко мне спиной.
-Ванечка! – голос матери сразу сбил с меня эрекцию.
Следом за ней в палату вошел отец. Была суббота. Вся тумбочка и подоконник были завалены сладостями, соками, колбасами самого твердого копчения. Всё, что я любил съесть в этой жизни. Мне было неловко за такое изобилие на моем столе перед другими обитателями палаты.
Глядя на пластыревую заплатку, когда я натягивал на себя широкие шорты, мама тихо заплакала. Она прижалась ко мне, пряча свои мокрые глаза и целуя меня в живот. Отец, сконфуженно и неловко, стал гладить наши головы. Я не выдержал, и крупные слезы покатились по моим щекам, срываясь тяжелыми каплями на пол.
Как странно, но это был самый прекрасный день в моей жизни. Наверно, я уже больше никогда не ощущал такую потребность в отце с матерью. Так же как и им больше не удавалось проявить подлинную заботу о своем сыне.
-Завтра же мы переведем тебя в отдельную палату или на детское отделение.
-Не надо, папа, - размазывая слезы, говорил я, - здесь очень хороший доктор.
Я уже жалел о минутной слабости. Это во мне всё кричало о любви к ним, и клокотала кровь